в некотором роде вынужденном отпуске. Самоходная баржа класса «Река-море», на которой он капитанит и ходит из Черного моря по Дунаю, на профилактическом ремонте здесь же, на верфях херсонского «Судоремонтного завода». Поневоле он как бы в отпуске. Засел под крышей родительской хаты в Гопри, то есть Голой Пристани, иногда наведывается на верфи для контроля над качеством работ. Трезвого я его не видел, квасит крепко. Не очень понятно, что он так полюбился отцу. Конечно, Австрия, увлечение фотографией сближают, но не до такой же степени.

Отец ходит с ним в обнимку, пьет горилку безмерно, пляшет гопака и горланит с этим Мыколой хохлацкие песни. А то нахрюкаются и пошли за огороды стрелять из мелкашки по консервным банкам. Не узнаю отца. Дома у него в голове в основном работа, интегралы и прочие дифференциалы. Все время пишет, пишет формулы, а потом оказывается, что он что-то важное изобрел. Вот тебе и дифференциалы. Иногда и выпить не прочь, но это иногда, да и меру знал. Короче, серьезный человек мой отец. А тут его как подменили. Мать не особенно переживала, только посмеивалась. Знала, наверное, что дома угомонится, она-то его лучше меня знала. Как-то проговорилась мне, что до войны отец был заводилой, душой общества, любил с товарищами повеселиться, потанцевать и песни попеть. Любил покуролесить. Хотя тогда уже выделялся как очень перспективный и талантливый конструктор. Не мне его судить. Как говорится: негоже яйцам курицу жизни учить. Такие вот дела.

Стало быть, пошел я на автовокзал.

О-хо-хо, нужный мне автобус отправится только через пару часов. Жара несусветная. Как я выдержу эти два часа, не знаю. Сдохнуть можно. Попил пивка в ларьке. Теплое и противное. Никого не удивляет, что я в таком не совсем зрелом возрасте пивком балуюсь. Не будем ханжами. Не такие уж мы ангелочки, послевоенные детишки. И выпиваем, и покуриваем, и много еще чего греховодного за нами. Хорошее тоже есть, но без перебора, в меру.

Выкурил папиросу местной выделки, поганую, которую куришь по нужде, без всякого удовольствия. Сплюнул даже с отвращением. Так хотелось распечатать упаковку, выкурить хорошую сигаретку. Но не стал, решил характер свой мужской укрепить. Вот приеду в Гопри, сяду на лавочку у реки, под сенью плакучей ивы, распечатаю пачку и с наслаждением покурю. Вот так я решил.

Ну а забегая вперед, скажу, что Левчик приятно меня удивил. Черт кудрявый! И «Шипку» мне положил, и «Болгар тютюн», и «Дерби» албанские. На пачке кони скачут, красивые такие, поджарые и тонконогие. А уж табак непередаваемо хорош. Настоящий цимус. Отец попробовал и сказал: «Высший класс!»

Уже в Москве пытался я сигареты эти отыскать. Бесполезно, никто даже про них и не слышал. Ай да Левчик! Невольно зауважаешь.

Неподалеку от автовокзала кинотеатр расположился. На нем яркая афиша: «Индийский кинофильм: „Неприкасаемая“ — музыкальная мелодрама». Вот то, что мне и нужно: пересижу часа полтора в прохладе, заодно и приобщусь к культуре наших индийских братьев.

«Инди, Руси, — бхай, бхай, — дружба навек!» Мода тогда была на эту дружбу. Ганди, Неру — из всех утюгов эти имена выскакивали. И фильмы индийские все кинотеатры заполонили. А тут еще и наши про эту дружбу фильм создали «Хождение за три моря» про купца Афанасия Никитина. Сказочки все это, хотя и красивые. А то что и Ганди, и Неру в свое время в дружбанах у Адольфа Алозоивеча Гитлера числились — это большой секрет. Секрет так секрет. Дружба так дружба. Будем дружить.

Взял билет, прошел в зал, уселся. Народу не так чтобы очень, но хватает. А на передних рядах, самых дешевых, женщины среднего возраста с какими-то кошелками, мешками, одетые простовато, если не сказать, что чересчур просто. В таких нарядах со свинушками в свинарниках общаются или в огородах грядки пропалывают. Как потом прояснилось, все они прямо с рынка притащились, где распродавали свой товар с приусадебных хозяйств. Как и я, запоролись в кинотеатр, чтобы пересидеть жару, дожидаясь автобусов.

Свет погас. Кино пошло. И правда, та еще мелодрама. Музыка, танцы, героиня с несчастной судьбой. Песни, слезы и так далее. И женщины в зале, торговки эти с рынка, достали мои нервы до предела. Вскрикивают чуть не каждую минуту, рыдают в полный голос и причитают: «Ой, мати злыдня! Ой, диточка бидна! Ох, ох!» В зале на них шикают, а им на всех наплевать.

Кончилось кино. Свет зажегся. Полза́ла в слезах. Полза́ла в подсолнуховой шелухе, даже пола не видно, особенно много в первых рядах. Стали выходить. Тут женщина, которая в зал впускала, а теперь выпускала, встала в дверях и заявила, что пока не уберут мусор за собой, никто на волю не выйдет. Но не тут-то было. Женщины, которые с рынка, на таран пошли, выдавили бедную дежурную. И довольная толпа выкатилась на свет божий. И я со всеми вместе вдохнул теплого, но все же насыщенного кислородом и ароматом цветов воздуха полной грудью.

Торговки на автовокзал направились. И я тоже. Каждая в свой автобус влезла, дороги их разошлись. Несколько женщин залезли в мой автобус, уселись позади и всю дорогу грызли семечки, сплевывая лузгу на пол, обсуждали фильм и утирали набежавшие слезы. Жалостливые бабоньки. Впрочем, и в Москве женщины на индийских фильмах плакали. Правда, не в полный голос. Но это мелочи, такие же жалостливые. Женщина есть женщина, хоть в Индии, хоть в Херсоне, хоть в Москве. Они сошли остановки за две до Голой Пристани, насорив и поругавшись с водителем. Водитель вслед им крикнул: «Хабалки!» Подкрутил усы и чему-то улыбнулся.

Вскорости и я приехал на место. Вылез и облегченно вздохнул, что снова дома. Ну да, хотя бы на время Голая Пристань, родина херсонских кавунов, лучших в мире, стала моим домом. И мне тут было хорошо.

Мне было семнадцать лет.

Август, 2023 г.

Конотоп

Идут бои между Украиной и Россией. В кошмарном сне не могло такое присниться. И это не сон, а кошмарная действительность. Крым был наш, потом стал ваш, а теперь снова наш. Дурдом на выезде. И все из-за ошибок вождей. Головы им всем поотрубать.

Суки они драные, а не вожди. У них ошибки, понимаешь ли, а у народа мозги набекрень поехали, кровь полилась ручьем. Верно, верно говорит народная поговорка: «Паны бранятся, а у холопов чубы трещат». Если и переврал поговорку эту, то без злого умысла, а по причине старческой деменции, как сейчас принято называть отупение мозгов. Но смысл все равно